Гальтона, англ. врач, натуралист и поэт. В наиболее известном из своих сочинений, «Зоономия или законы органической жизни» («Zoonomia or Дарвин (Darwin), Эразм (1731—1802), дед Чарльза Дарвина и Фр. the Laws of Organic Life», vis I—IV, L., 1794—96; нем. пер.: «Zoonomie», 3 B-de, Hannover, 1795—99), Эразм Дарвин развивает натурфилософское учение об эволюции организмов. Зародыши, по его учению, возникают в виде тончайших волоконец, которые отделяются от нервных окончаний отца и при оплодотворении попадают в яйцо.
Дарвин. Происхождения видов. Борьба за существование
Этот процесс одинаков для всех животных, которые, полагает Эразм, должны были возникнуть «путем смешения немногих естественных порядков». Под влиянием внешней среды, упражнения и не упражнения органов и др. причин животные развиваются и видоизменяются. Взгляды эти во многом предвосхищают учение Лaмарка, а отчасти и учение Чарльза Дарвина. В поэмах «The Botanic Garden» (L., 1789— 1792) и «The Temple of Nature». Эразм Дарвин в поэтической форме излагает свои естественнонаучные воззрения.
Дарвинизм и Изменчивость видов
До Дарвина в области указанных проблем господствовали теологические и телеологические взгляды. Если в астрономии церковным догмам был нанесен сокрушительный удар еще в 16—17 вв. (Коперник, Галилей), а в геологии—в первую четверть 19 в. (Ляйелл), то в биологии в период, непосредственно предшествовавший Дарвину, церковь и идеалистическая метафизика завоевали себе казалось исключительно прочные позиции. Догматы постоянства видов («мы насчитываем столько видов, сколько их создало вначале бесконечное существо»—Линней) и предустановленной целесообразности строения организмов, делающей их в высшей степени приспособленными для выполнения заранее предначертанных им задач-, владели почти нераздельно умами биологов того времени.
Немногие попытки (Бюффон, Э. Дарпин, Ламарк, Э. Жоффруа-Сент-Илер, Чемберс и др.) пробить брешь в этом мировоззрении сводились большей частью к чисто умозрительным теориям постепенного развития (эволюции) органического мира и сами в значительной мере были пропитаны телеологическими идеями. Притом эти до дарвиновские учения об органической эволюции страдали одним крупным недостатком, препятствовавшим широкому распространению эволюционной идеи:
§ все они так или иначе объясняли эволюцию,
§ но ни одно из них серьезно не пыталось доказать самый факт эволюции.
Но именно это и сделал Чарльз Дарвин. 1859—год выхода в свет «Происхождения видов»— является в истории науки столь же великой датой, как 1543, в котором было опубликовано сочинение Коперника «О круговращении небесных тел», и 1686, когда впервые появились «Математические начала натуральной философии» Ньютона.
«Происхождение видов» Дарвина нанесло самый решительный и на этот раз окончательный удар религиозным представлениям о природе,—была подорвана вера в божественное происхождение жизни вообще и — что особенно важно — человека. Были раз навсегда устранены идеи о предустановленной богом гармонии и целесообразности жизни, были найдены те естественные законы, по которым жизнь, возникши некогда на земле из неживого, проделала длинный и сложный путь развития, приведший к появлению ныне населяющих землю растений, животных и человека.
Учение Дарвина охватывает огромный материал не только биологического, но и общетеоретического, философского характера. И в этом отношении Дарвинизм есть стройно увязанная философско-биологическая теория. Дарвин не только использовал огромный экспериментальный материал и свои собственные чрезвычайно тщательно проверенные наблюдения, но в своем учении дал широкие методологические обобщения, простирающиеся далеко за пределы непосредственного опыта, непосредственного восприятия действительности. Дарвин дал биологии определенное направление, указал пути, по которым она может плодотворно развиваться.
Дарвинизм есть неизменность и постоянство видов
Старая до дарвиновская биология рассматривала свои объекты исследования исключительно пространственное. Время как могущественный фактор формообразования ею совершенно не учитывалось. Отсюда неизменность и постоянство видов. Дарвин же внес в свои исследования новый активный момент—время, и вся картина органического мира получила совершенно иное освещение. Дарвин пишет: «Но может быть спросят, почему еще до самого недавнего времени почти все наиболее выдающиеся из живущих натуралистов и геологов не верили в изменчивость видов?… Вера в неподвижность видов была почти неизбежна до тех пор, пока существовало убеждение в краткости истории земли. Наш разум не может схватить полного смысла, связанного с выраждением „миллион лет»; он не может подвести итог и усмотреть конечный результат многочисленных легких изменений, накоплявшихся в течение почти бесчисленных поколений». Исторический взгляд на органический мир, введенный Дар вином в биологию, не ограничился одной только областью видообразования.
Сравнительная анатомия, которая явилась для Дарвина одной из скреп в обосновании факта эволюции, в учении Дарвина сама получила совершенно новое освещение. Гомологичные органы, т.е. сходные по строению органы различных животных, в свете нового учения оказались не непонятной игрой природы или осуществлением заранее задуманного божественного плана, а живым свидетелем тесной связи органического мира не только в пространстве, но и во времени. Гомология говорит об истории органов, об их динамике.
Дарвинизм есть общности происхождения.
Дарвин сильно способствовал и развитию учения о клетке. Клеточное строение организмов также свидетельствует об общности происхождения органического мира. Без исторического или динамического фактора невозможно понять ни многоклеточных существ, ни дифференциации отдельных клеток. Эмбриология, также давшая Дарвину ряд доказательств факта эволюции органического мира, сама оплодотворилась этой теорией и развивается под знаком Дарвинизма. При этим свете онтогенетические процессы представляются нам гораздо более понятными и объяснимыми.
Под живительными лучами учения выросла чрезвычайно высоко также и физиология. Деятельность высших отделов нашей нервной системы, наша сознательная деятельность есть продукт филогении и может быть понята только исторически. В исследовании поведения животных мы добились таких блестящих результатов именно благодаря историческому подходу к этим явлениям.
Какую бы отрасль биологии ни взять, без исторического метода невозможно разрешить ни одной б. или м. значительной проблемы. Чарлз Дарвин нанес смертельный удар витализму. Витализм выделяет жизненные явления в особую, абсолютно автономную группу явлений, не связанную с остальным миром, управляемую сверхъестественными, нематериальными силами («энтелехия», «жизненный порыв», «доминанта» и т. д.). Дарвин своим учением показал тесную связь между всеми явлениями природы. Своеобразие жизненных явлений есть результат эволюции материального мира. Дарвин не отрицает этого своеобразия, а дает ему научное объяснение.
Эволюция, по Дарвину, не есть «повторение пройденного», «топтание на месте», а движение вперед, исчезновение одних качеств и возникновение других, образование новых своеобразных явлений, не встречавшихся раньше на более низких этапах развития материального мира. «Своеобразие», «автономность» свойственны материальному миру не только на органической стадии его развития. Каждый этап эволюции материи имеет свою относительную автономность, свою специфичность. Исключительному успеху в распространении идей Дарвина в немалой степени способствовало и то обстоятельство, что Дарвин косвенно поддержал буржуазию в ее тогдашней оппозиции к дворянско-церковным традициям и религиозным догматам, —однако ненадолго.
Дарвиновская борьба за существование наиболее приспособленных несомненность эволюции
Дарвинизм, стройно увязывающийся с марксизмом в единое учение о развитии — сначала биологическом, затем общественном, отметавший так же, как и марксизм, всякую мистику в объяснении законов этого развития, — был воспринят социализмом как естественное и необходимое дополнение к учению Маркса — Энгельса. Это вызвало немедленную реакцию со стороны буржуазии. Одни ученые (напр. Геккель) стали доказывать, что дарвиновская борьба за существование и переживание наиболее приспособленных—есть учение о господстве аристократии как лучшей, наиболее совершенной части общества, подвергавшейся на протяжении веков отбору и поэтому естественно занимающей господствующее положение (см. об этом подробнее в ст. Борьба за существование); другие (напр. Вирхов) заняли по отношению к Дарвину прямо отрицательную позицию, доказывая его не научность, гипотетичность и т. п.
Однако продолжать борьбу против эволюционного учения как такового, как учения о постепенном развитии органического мира, с каждым годом становилось все труднее. Оплодотворенные трудами великого биолога различные отрасли биологии (сравнительная анатомия, эмбриология, систематика, палеонтология, биогеография и др.) начали усиленно развиваться и доставлять все новые доказательства несомненности эволюции. Лишь самые закостенелые мракобесы могли упорно отстаивать додарвиновские представления. И в конце концов понятие об эволюции органического мира сделалось совершенно непререкаемым для биологов всех направлений, и даже церковь вынуждена была пойти на компромисс; выступление против эволюционной теории, предпринятое в 1925 и известное под названием обезьяньего процесса, не было и не могло быть поддержано ни одним ученым-биологом.
Скептицизм Вэтсона, выразившийся в утверждении, что в эволюцию можно только верить, нигде, несмотря на большой авторитет этого генетика, не нашел сочувствия. Эволюция есть факт, и приведенные Дарвином доказательства в пользу этого факта поставили его вне всякого спора. В силу этого противники сосредоточили свое внимание на той части учения Дарвина, которая наносила удар телеологическому объяснению целесообразности, на учении об естественном отборе. На смену «устаревшей» теории Дарвина были выдвинуты и продолжают выдвигаться многочисленные теории. В большинстве случаев они представляют собой либо те или иные поправки и варианты теории естественного отбора, либо же—чаще всего—реакционные виталистические и телеологические концепции, явно возвращающиеся к до дарвиновской теории.
Дарвин о задачи улучшения и усовершенствования пород животных
В Англии в то время сел. х-во уже перешло в фазу капиталистического способа производства. Мелкое крестьянское хозяйство уже вымирало, крупное землевладение преобладало, являясь для развивающейся промышленности не только поставщиком фабричного сырья, но и производителем пищевых средств для индустриальных районов. В обоих отношениях к сельск. хозяйству предъявлялись высокие требования как количественного, так и качественного порядка. Пред сельским хозяйством стояла задача улучшения, усовершенствования пород. Многолетний опыт показывал, что эта задача не может быть разрешена простым улучшением ухода и кормления. Единственным рациональным путем разрешения ее является планомерный отбор на племя животных с наличием необходимых для поставленной цели особенностей (напр. в одном случае тонкошерстных овец, в другом—многошерстных и т. п.).
Метод выведения новых пород путем отбора именно потому и мог достигнуть в Англии столь исключительных размеров, что он проводился в крупных хозяйствах, где при наличии большого количества голов скота или огромных партий какого-либо растения возрастала, говоря словами Дарвина, «вероятность появления» тех или иных «полезных или приятных для человека изменений». В результате этого, основанного на изменчивости, искусственного отбора домашних животных и культурных растений получались часто породы, резко отличные от исходных. На глаз зоолога или ботаника они могли расцениваться даже как новые виды (например породы домашних голубей или собак).
Дарвинизм о теории естественного отбора и Теория Мальтуса о противоречии «роста народонаселения и роста средств существования»
Дарвин и начинает с 1837 накапливать данные по этому вопросу. Он прочитывает огромное количество сельскохозяйственных журналов и трудов, вступает в переписку с отдельными животноводами и растениеводами. Если в руках человека отбор может служить столь мощным средством к выведению новых пород, то возникает вопрос: какой фактор в естественных, природных условиях способствует образованию новых видов?. На разрешение этой проблемы Дарвина и натолкнула книга Мальтуса, к-рую он прочитал в 1838. Это не было простой случайностью. Теория Мальтуса пользовалась чрезвычайной популярностью в англ. буржуазном обществе того времени. «Закон» противоречия между геометрической прогрессией роста народонаселения и якобы арифметической прогрессией роста средств существования был возведен в «вечный закон природы», морально оправдывавший вытеснение крестьянства с земли жестокую эксплуатацию той его части, которая образовывала рабочие кадры в районах развивающейся индустрии.
Значение Мальтуса в развитии идей Дарвина неоспоримо, но и сам Дарвин и многие его биографы переоценили это значение. По существу, для Дарвина важно было лишь то обстоятельство, что из бесчисленного количества зародышей, производимых на свет каждой самкой, каждым растением, выживает в результате борьбы за существование, достигает половой зрелости и оставляет в свою очередь потомство лишь самое ничтожное число индивидуумов. Решение поставленной задачи было найдено. Для Дарвина стало очевидно, что «при таких условиях полезные изменения должны сохраняться, а бесполезные уничтожаться». Однако лишь в 1842 он решается сделать первый набросок своей теории, к-рый в 1844 он расширяет до объема большого «очерка».
Он познакомил с своей теорией Дж. Гукера, но опубликовать ее все еще не решался, считая, что работа сделана лишь начерно. Лишь в 1856 он принимается за обстоятельное изложение своей теории, а в 1857 посылает американскому ботанику Аза Грею то письмо с обстоятельным изложением своей теории, к-рое впоследствии послужило документальным доказательством его приоритета в создании теории естественного отбора.
В 1858 англ. натуралист А. Уоллес, находившийся в то время на Малайских островах, прислал Дарвину рукопись своей статьи по вопросу о происхождении видов, из которой видно было, что Уоллес совершенно самостоятельно пришел к той же теории естественного отбора, что и Дарвин. Дарвин передал рукопись Уоллеса Ляйеллу с просьбой опубликовать ее.
После долгих убеждений Ляйеллу и Гукеру удалось все же склонить Дарвина к передаче им извлечения из его работы 1844 и письма его к Аза Грею. Вместе с работой Уоллеса оба эти документа были сообщены в заседании Линнеевского общества в Лондоне 1 июля 1858.
Тогда же Дарвин, отказавшись от обстоятельного многотомного изложения своей теории, которое он начал в 1856, приступил к составлению сжатого «извлечения», которое и было опубликовано 24 ноября 1859 под названием «О происхождении видов путем естественного отбора, или сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за существование». («On the Origin of Species by means of Natural Selection, or the Preservation of Favoured Races in the Struggle for Life»). Первое изд. в количестве 1.250 экземпляров разошлось в один день. Второе изд. вышло в янв. I860 (3.000 экз.), третье—в апр. 1861 (3.000 экз.).
Первые 9 глав «Происхождения видов» посвящены изложению теории естественного отбора, главы X—XIV—доказательствам эволюции. Изложение теории проводится Дарвином в следующем порядке. Всем организмам как в прирученном, так и в естественном состоянии свойственна в большей или меньшей степени изменчивость признаков.
Изменчивость эта по б. ч. неопределенна, она может происходить в самых различных направлениях. Человек отбирает для разведения животных и растений экземпляры с изменениями, наиболее для него по той или иной причине выгодными. Скрещивая особой с такими однородными изменениями, он получает расы, в высокой степени приспособленные для выполнения определенных функций. В результате индивидуальной изменчивости в естественных условиях часто трудно бывает установить границы, отделяющие один вид от другого.
Чем разнообразнее условия существования какого ни будь обширного вида, тем большее число разновидностей обнаруживается у него. Животные и растения размножаются в геометрической прогрессии. В результате такого усиленного размножения возникает постоянно и всюду наблюдающаяся борьба за существование.
Победа в этой борьбе обеспечивается тем индивидуумам, которые обладают по сравнению с другими представителями своего вида изменениями, предоставляющими им какие-либо преимущества в данных условиях. Эти индивидуумы сохраняют жизнь. Если скрещивание в дальнейшем происходит между особями, из которых оба обладают данным полезным изменением, то в потомстве этот признак усиливается.
Таким путем то или иное отличие постепенно возрастает и распространяется, а это и приводит в конце концов к тому, что разновидности одного вида все более теряют сходство как между собою, так и с исходным видом и превращаются в самостоятельные виды (принцип расхождения признаков). Вот это систематическое конкретное единство изменчивости, наследственности и борьбы за существование Дарвин и назвал естественным отбором, который играет в природе ту же роль, что сознательный искусственный отбор, применяемый человеком в животноводстве и растениеводстве.
Естественный отбор действует «посредством накопления незначительных, последовательных, благоприятных изменений» с крайней медленностью так же, как медленно, незаметно для человеческого глаза изменяются геолого-географические условия. «Окончательный результат естественного отбора выражается в том, что каждое существо обнаруживает стремление сделаться более и более совершенным по отношению к окружающим условиям».
Так возникли все те приспособления, которые делают организм как бы удивительно прилаженным к условиям его среды. Примером может служить хотя бы окраска животных (желтые животные пустыни, белые животные полярных областей, полосатые и пятнистые животные леса, зеленые обитатели травы и т. п.). Совершенно очевидно, что те особи, окраска которых б. или м. резко выделялась на окружающем фоне, должны были погибать от своих врагов, и наоборот хищники с выделяющейся окраской должны были погибать от недостатка добычи, которая вовремя замечала их и скрывалась от них. Так постепенно все более и более подбирались в каждом данном виде животные с наиболее отвечающей условиям их среды окраской.
Заключительная часть первой половины книги посвящена более подробному анализу изменчивости, затруднениям и возражениям против теории естественного отбора, разбору вопроса об инстинкте с точки зрения теории естественного отбора и вопросу о скрещивании. Дарвин не мог еще в то время дать анализа причин изменчивости; он просто принимает ее как факт. Точно так же в отношении наследственности он вынужден ограничиться признанием того, что далеко не все признаки наследуются, но что для его теории существенное значение могут понятно иметь только наследуемые признаки. Из теорий своих предшественников он принимает только ламарковский принцип упражнения и неупражнения органов, к-рому он придает некоторое, хотя и очень ограниченное значение
Вторая половина книги посвящена рассмотрению самого хода эволюционного развития. Дарвин подробно останавливается на:
v геологических,
v географических,
v классификационных,
v сравнительно-анатомических и
v эмбриологических доказательствах эволюции.
Если сама по себе идея эволюционного развития и была, как указывалось выше, высказана и до Дарвина, то только теперь, в книге Дарвина, она получила осязательный, исключительный по своей убедительности характер. Дарвин указывает и на те пробелы, какие существовали в его время в ряде доказательств эволюции, и особенно останавливается на неполноте геологической летописи и на малом числе т. н. переходных форм.
После 1859 число этих доказательств неизмеримо возросло, но и до настоящего времени глава о доказательствах эволюции излагается по классическому образцу, предложенному Дарвином. Вокруг «Происхождения видов» завязалась жестокая борьба. Друзья Дарвина, Дж.Гукер и Гексли, взяли на себя защиту его идей Гукер в своем «Введении в Австралийскую флору», вышедшем в дек. 1859, прямо становится на дарвинскую точку зрения. Гексли, по просьбе одного журналиста из «Таймса», составляет для газеты хвалебную рецензию о книге Дарвина. Гораздо сдержаннее оказался Ляйелл, который лишь в 1863 объявил о своем переходе в лагерь дарвинистов. На Дарвина нападали не только представители церкви, но и многие старые академические ученые (Седжвик, Оуен).
В июле 1860 на съезде Британской ассоциации в Оксфорде между анти дарвинистами и сторонниками Дарвина разыгрался решительный бой. От имени первых выступил епископ оксфордский Уилберфорс. Горячую отповедь его язвительным и неприличным нападкам на учение Дарвина дал молодой тогда Гексли. Учение Дарвина стало быстро распространяться. В Америке этому содействовал Аза Грей, в Германии—Брони и Геккель, в России—Рачинский, Писарев и Тимирязев. Медленнее распространялось учение Дарвина во Франции, где против него выступили многие члены Академии (Флуранс и др.). Как уже указывалось, Дарвин предполагал первоначально изложить свою теорию в многотомном сочинении. «Происхождение видов» было лишь извлечением из него.
Он не оставляет все же начатой работы и в 1860 приступает к подготовке к печати той специальной части, которая была посвящена вопросу об искусственном отборе. Это сочинение вышло в 1868 под названием «Изменения животных и растений под влиянием одомашнивания» («The Variation of Animals and Plants under Domestication»). Здесь Дарвин, стоя перед необходимостью сделать более тщательный анализ явлений изменчивости и наследственности, выдвигает свою «временную гипотезу наследственности»—пан генези, которая была отрицательно встречена научной критикой и слабость которой впоследствии он признавал и сам.
Дарвин Происхождение человека и половой отбор
Он сделал это умышленно, опасаясь, что его теория и без того встретит немало затруднений для своего распространения. Это было тактической ошибкой, потому что и сторонники и противники не замедлили сами сделать надлежащий вывод. Правда, материала у Дарвина по этому вопросу было в то время немного. В 1863 появляются книги Гексли «О месте человека в природе» и Ляйелла «Древность человека». Литература по этому вопросу увеличивалась с каждым годом, и в 1868 Дарвин решил приступить к обстоятельному сочинению на эту тему.
В 1871 выходит его «Происхождение человека и половой отбор», в котором Дарвин выдвигает дополнительную к естественному отбору теорию полового отбора, играющего существенную роль в развитии вторичных половых признаков. В 1872 он выпускает связанное с предыдущим сочинение «О выражении ощущений у человека и животных», где в мимических мышцах лица и их деятельности находит еще одно подтверждение родства человека с животными.
Дарвина. Вид как единство абстрактного и конкретного. борющийся, живущий, рождающийся и умирающий живой коллектив.
Препятствием к преодолению старого статического метода в биологии было метафизическое понятие вида как чего то резко ограниченного, замкнутого, неподвижного, стойкого, неизменного. Просто уничтожить это понятие было явно абсурдно. Без него не могла обойтись ни одна отрасль биологии. Систематика, ботаника, зоология, антропология, палеонтология теряли всякий смысл без этого понятия. Понятие вид необходимо было сохранить, но ему нужно было сообщить диалектическое содержание. Надо было это понятие превратить в верное отражение конкретной действительности. А в конкретной жизни каждый вид не только имеет свое определенное лицо, отличающее его от других видов, но находится в постоянном движении, реально существует.
«Вид» не только отвлеченное, собирательное понятие, но и реальный факт. Понятие «лошадь» конечно получается путем отвлечения и существует только в нашей голове. «Но отвлеченность общего понятия „лошадь» по отношению к обнимаемым им конкретным частным случаям, —пишет К. А. Тимирязев, —не уничтожает того реального факта, что лошадь как группа сходных существ, т. е. все лошади, резко отличается от других групп сходных между собою существ, каковы осел, зебра, квагга и т. д. Эти грани, эти разорванные звенья органической цепи не внесены человеком в природу, а навязаны ему самой природой. Вида как категории строго определенной, всегда себе равной и неизменной, в природе не существует. Но рядом с этим и совершенно независимо от этого вывода мы должны признать, что виды—в наблюденный нами момент—имеют реальное существование, и это факт, ожидающий объяснения».
Понятие «вид» как верное отражение действительности, стало быть, также должно содержать в себе эти два момента. Понятие «вид» есть и отвлеченное понятие, и отражение реального факта. Только благодаря этому диалектическому преодолению проблемы вида Дарвину удалось сдвинуть биологию с мертвой метафизической точки. Биологический вид, как и общественный класс, представляет собой борющийся, живущий, рождающийся и умирающий живой коллектив.
Дарвин. Единство непрерывности и прерывности (природа не делает скачков),.
Дав правильную картину эволюции органического мира, изобразив ее на огромном количестве фактов как единство непрерывности и прерывности, Дарвин все же не дал четкого теоретического оформления того, что так блестяще изобразил. В своих формулировках он расходится с начертанным им самим процессом развития. Он не замечает, что его рассуждения по поводу скачков, внезапных изменений, по сути дела представляют отрицание всей его теории. Но все эти рассуждения чисто формальны, они являются искусственным привеском, инородным телом в его учении, не только не связаны с ним, но даже противоречат ему. Дарвин считает, что «так как естественный отбор действует исключительно посредством накопления незначительных последовательных благоприятных изменений, то он и не может производить значительных и внезапных превращений. Он подвигается только короткими и медленными шагами.
Отсюда правило: Natura non facit saltus (природа не делает скачков), все более и более подтверждающееся по мере расширения наших знаний, становится понятным и на основании этой теории».
Никто иной, как сам Дарвин на длиннейшем ряде самых разнообразных примеров показал несостоятельность этой формулы с фактической стороны. Методологически она также неверна. Отстаивая непрерывность развития, мы становимся на точку зрения исключительно количественного роста и тем самым фактически отрицаем всякую эволюцию. Эволюция организмов таким образом превращается в простое арифметическое сложение или накопление изменений, но не является процессом, качественно перестраивающим органический мир. Между тем эволюция есть прежде всего процесс созидательный, творческий.
Это означает, что на каждом этапе развития возникает что-то такое, чего раньше не было. Эти новые признаки прерывают цепь развития материального мира. Но, с другой стороны, это новое может возникнуть только из старого: из ничего ничто не создается (ex nihilo nihil). В этом отношении эволюция действительно есть непрерывный процесс. Единство прерывности и непрерывности есть характернейший момент эволюционного процесса. Неправильная формулировка, а может быть, и методологическая ошибка Дарвина исторически находит себе некоторое оправдание в той борьбе, которую ему приходилось вести против многочисленных сторонников теории катастроф Кювье.
Дарвиновская теория естественного отбора и проблема органической целесообразности. Организм, орган, ткань становятся целесообразными или нецелесообразными
Простая изменчивость форм не есть еще эволюция. В процессе эволюции организм не только меняет свою форму, но и прилаживается к окружающим условиям. Старый ламарковский принцип автогенетического развития, по которому эволюция происходит якобы на основании прирожденной живым организмам способности к самосовершенствованию, был неприемлем для трезвого ума Дарвина вследствие явно мистического характера этого принципа. Причину приспособления Дарвин искал не внутри, а вне организма, в условиях его существования, в естественном отборе. Из многочисленных случайных изменений, претерпеваемых живыми организмами, природа сама отбирает организмы с более совершенными изменениями, обрекая на гибель те существа, у которых соответственные органы менее приспособлены, менее совершенны.
Дарвиновская теория естественного отбора дала материалистическое объяснение естественной целесообразности организмов. Она изгнала из биологии старую имманентную и трансцендентную телеологию, устранила всякую надобность в т. наз. конечных причинах лейбницевской предустановленной гармонии и тому подобных сверхъестественных «факторах», которыми полна была до дарвиновская биология. Проблема целесообразности служит краеугольным камнем всякой эволюционной теории, она является основной темой также и Дарвинизма. Как подходит Дарвин к этой проблеме? С точки зрения Дарвинизма целесообразность есть прежде всего не проблема сущности живого, как думают виталисты и номогенетики, а проблема отношения.
Само по себе ничто не целесообразно и не нецелесообразно. Организм, орган, ткань становятся целесообразными или нецелесообразными только в действии, т. е. в их взаимоотношениях и связях с окружающей средой.
Для характеристики целесообразности важен и обязателен не только организм как определенный воздействующий субъект, но и окружающие объекты, на которые организм воздействует. Эти объекты обязательно входят в характеристику целесообразности, как и сам организм. Так, для характеристики целесообразности окраски крыльев какой-нибудь бабочки обязательно нужно иметь в виду не только окраску крыльев, но и фон окружающей обстановки, глаза местных хищников, поедающих бабочек, и проч. Игнорируя или ограничивая роль естественного отбора в эволюционном процессе, ламаркизм неизбежно вынуждается стать на телеологическую точку зрения в объяснении процессов эволюции.
И здесь грани между механо и психо ламаркизмом совершенно стираются. И в самом деле, если допустить, что целесообразные приспособления организма возникли не в результате естественного отбора, а как непосредственная реакция организма на внешние воздействия, то этим самым мы утверждаем, что организм есть система, реагирующая на внешние влияния так, как ему выгоднее всего в этих условиях реагировать. А это означает не что иное, как утверждение имманентной или, по Бергу, изначальной целесообразности живого. С этой точки зрения целесообразность перестает быть проблемой эволюции, а трактуется как проблема жизни вообще, как основное неотделимое свойство живого.
Целесообразность из проблемы отношения (организмов к среде, органов между собою) превращается здесь, как у психо ламаркистов и виталистов, в проблему живого вообще, без всякого отношения живого к окружающим условиям. В этом отношении витализм и ламаркизм говорят на одном языке.
С этой точки зрения остаются совершенно необъяснимыми все нецелесообразные и даже целепротивные образования, очень часто встречающиеся у живых организмов. Откуда могут появиться такие нецелесообразные или вредные для организма образования, если основное свойство организма—всегда реагировать целесообразно? Дарвиновское объяснение органической целесообразности при помощи естественного отбора нанесло сокрушительный удар всяким вольным или невольным телеологическим построениям в биологии.
Развитие не осуществляет никаких предустановленных целей и не определяется никакими целесообразными побуждениями самих организмов. О целесообразности того или иного органа мы судим только в связи с определенными конкретными условиями существования. Если бы развитие условий существования органического мира шло другим путем, то современные формы животного и растительного мира были бы другие и их «определяли» бы иные «цели». Однако Д. бьет и дальше этого. Сведение органической целесообразности к внутренним хим.-физ. процессам из тех соображений, что изучаемое целесообразное приспособление есть только внешнее выражение его внутренней физ.-хим. структуры, является такой же попыткой превратить проблему целесообразности из проблемы отношения в проблему сущности живого.
Физ.- хим. процессы могут объяснить нам структуру или реакцию организма, но совершенно не являются ответом на вопрос, целесообразна ли в данных конкретных условиях для организма его структура или та или иная его реакция. Мы превосходно можем знать строение какого-нибудь органа, но ничего не знать об отношениях этого органа к организму в целом, к окружающей среде. Мы могли бы наприм. хорошо знать анатомическое и даже гистологическое строение аппендикса, но для нас могла остаться неизвестной его роль в общей системе человеческого организма.
Вскрывая физ.-хим. процессы изучаемого органического явления, мы решаем чрезвычайно важную задачу биологии, но не ту, которую мы себе поставили: мы этим углубляем наше познание структуры явления, но не решаем проблемы целесообразности. Единственное правильное рациональное объяснение органической целесообразности дает дарвиновский принцип естественного отбора. В этом объяснении одно из основных достоинств Дарвинизма, что подчеркивает и К. Маркс в своем письме Ф. Лассалю от 16 янв. 1861: «Здесь не только нанесен смертельный „удар телеологии» в естественных науках, но и эмпирически выяснено ее (целесообразности) разумное значение».
Дарвиновская «теория случайностей»
С проблемой целесообразности тесно связана проблема случайности. Поскольку для витализма и ламаркизма органическая целесообразность представляется моментом сущности живого, она неизбежно должна рассматриваться ими как абсолютная необходимость. Дарвиновской «теории случайностей» противопоставляются самые разнообразные «теории закономерностей». Такое противопоставление проистекает из понимания случайности как субъективной категории: в природе, мол, ничто не случайно, все здесь происходит с железной необходимостью. Некоторые явления кажутся нам случайными потому, что нам неизвестны их причины. Одно и то же событие может одному показаться случайностью, поскольку причины этого явления будут от него скрытыми, а другому—необходимостью, поскольку эти причины будут ему известны.
Т. е. случайность не относится к объективным явлениям, а связана с рассуждающим субъектом и зависит от степени ориентировки этого субъекта в явлении. Другими словами, случайность есть субъективная, а не объективная категория. В противоположность этой точке зрения марксизм утверждает, что нельзя проводить резкой грани между случайностью и необходимостью. Случайность не только не исключает необходимости, но всегда связана с ней. Беспричинные случайности не существуют. Но наше знание или незнание этих причин не может объяснить объективного характера случайности. Случайностью мы называем такую внешнюю по отношению к данному явлению причину, которая не связана с внутренним закономерным развитием этого явления, которая не вытекает из него с необходимостью.
Так, из внутренней закономерности семени гороха вытекает с необходимостью, что из этого семени, если оно попадает в благоприятную почву, разовьется горох, но из нее совершенно не вытекает, что этот горох обязательно должен попасть в данную почву, а не в другую, что лето, когда горох этот будет развиваться, будет не сухое, что горох этот обязательно должен созреть в этот день, а не на день раньше или позже. Горох мог бы совсем и не созреть, если напр. он был бы сорван раньше времени. Все эти явления случайны потому, что они не вытекают из внутренних закономерностей развития гороха. Они не обязательны, при известных условиях они могут быть, а при других—нет. Но они объективны, т.е . они действительный факт, имевший место в природе, а не субъективное наше представление.
Эти явления объективно случайны и всегда останутся таковыми, независимо от того, будем ли мы знать причины отдельных рядов, при столкновении или встрече которых возникли данные явления, или знать их не будем. Изменчивость, о которой говорит Дарвин, само собою понятно не беспричинна, но, несомненно, случайна по отношению к среде, в которой она возникла. Ибо из внутренних закономерностей развития среды совершенно не вытекает, чтобы в данное время изменилось именно данное конкретное животное или растение, а не другое, и именно в ту сторону, в которую оно действительно изменилось, а не в другую. Изменчивость организмов идет во все стороны, и совершенно случайно, какая из них в данное время будет лучше всего соответствовать окружающей обстановке, и какая из них будет подхвачена естественным отбором.
Из случайных наследственных изменений естественный отбор создает закономерный процесс эволюции органического мира. В действительной жизни нет изолированных процессов. Весь мир связан между собою бесконечным количеством связей. Столкновение этих разнообразных процессов определяет поступательный ход развития, представляющего собою далеко не триумфальное шествие вперед одного единого процесса без всяких отклонений в сторону, без всяких зигзагов. В этом столкновении мыслимы до определенного предела различные эффекты. С этой точки зрения всякая необходимость является в то же время и случайностью. Одна из великих заслуг Дарвина заключается в том, что он изгнал из биологии старое метафизическое представление об абсолютной необходимости, произвольно навязанной природе в виде божественного закона.
В Дарвинизме случайность и закономерность тесно связаны
Случайные изменения представляют единственный материал, из которого естественный отбор творит закономерный процесс эволюции. В Дарвинизме случайность и закономерность тесно связаны в диалектическом единстве. Правда, у самого Дарвина мы иногда встречаемся с формулировками, не совсем совпадающими с вышеизложенной точкой зрения. Блестяще нарисовав картину объективной случайности процессов изменчивости, Дарвин в то же время несколько раз подчеркивает, что под случайностью он понимает такое явление, причина которого пока неизвестна, т. е. низводит случайность до субъективного явления, отрицая ее объективность. Дарвин-философ вступает в противоречие с Дарвином-биологом и далеко не в пользу философа. Дарвин-философ стоит на точке зрения противоположной той, которую он как биолог блестяще нарисовал на колоссальном биологическом материале.
Правильно изложив огромный ряд конкретных явлений, Дарвин споткнулся на их обобщающей формулировке, отступив со своих блестящих диалектических позиций на вульгарно механистические. Стихийность диалектики Дарвина дает здесь себя сильно чувствовать.
Эволюция дарвинизма (неодарвинизм). Учение о зародышевом пути.
Дарвин много работал над проблемой изменчивости, дал блестящие доказательства факта изменчивости, но все же многие вопросы остались неясными, неразработанными. Проблема изменчивости во всю ширь и глубину была поставлена сначала Вейсманом, а затем Иогансеном и современной генетикой. Заслуга Вейсмана заключается в том, что он первый четко разграничил понятия наследственной и ненаследственной изменчивости. До Вейсмана наследственность приобретенного признака считалась само собой разумеющимся фактом. Рассуждения Дарвина о влиянии упражнений на наследственную изменчивость организма являются не чем иным, как утверждением наследственной передачи полученного внешнего раздражения.
Вейсман не только высказал сомнение по поводу положительного решения этого вопроса, но и подверг его уничтожающей критике. В этом отношении особенного внимания заслуживает прежде всего учение Вейсмана о «зародышевом пути» или о «непрерывности зародышевой плазмы» (см. Вейсман). Еще в 1849, т. е. за 10 лет до выхода в свет дарвиновского «Происхождения видов», была установлена возможность в некоторых случаях отличать в зародыше клетки, образующие в дальнейшем развитии половые клетки, от клеток, служащих для образования тела. В 1866 Геннел первый обратил внимание на простой, но чрезвычайно важный факт материальной связи родителей с потомством и различия между индивидуальным и видовым. В 1870 Иегер выступил с учением, утверждавшим, что зародышевая плазма сохраняет свои специфические свойства в течение ряда поколений. Зародышевая плазма по Иегеру при каждом размножении делится на т. наз. онтогенетическую часть, из которой впоследствии развивается особь, и филогенетическую, из которой развивается репродуктивный материал взрослой особи.
Т.е. учение Вейсмана было подготовлено всем ходом развития биологии. В 1882 Вейсман выступил с учением о том, что не организм в целом вырабатывает каждую отдельную клетку, как напр. представляла себе процесс образования зародышевых клеток дарвиновская «временная гипотеза» наследственности, а каждая клетка, в том числе и зародышевая, происходит от предыдущей клетки путем деления. При дроблении яйца не все клетки участвуют в образовании тела вновь развивающегося организма, некоторые из них остаются в резерве и становятся зародышевыми клетками этого же организма. Этот процесс развития зародышевых клеток может быть экспериментально продемонстрирован в ряде групп животного мира.
Чрезвычайно показательный случай раннего обособления половых клеток был в 1891 описан Бовери у Ascaris megalocephala—паразитического червя, живущего в кишечнике лошади. Развитие половых и соматических клеток у аскариды от зародыша до взрослого состояния поддается наблюдению, и таким путем устанавливается материальная связь между следующими друг за другом поколениями. Участвующие в жизненном процессе соматические клетки подвергаются физиологическому истощению, приводящему к смерти, зародышевые же клетки, не принимающие активного участия в функциональных отправлениях организма, потенциально бессмертны.
Открытие зародышевого пути показывает, что сходство между детьми и родителями объясняется не тем, что данные дети произошли от данных родителей, а тем, что и родители и дети являются производными одной и той же зародышевой плазмы. Соматические клетки родителей и соматические клетки детей представляют собою разновременное развитие одной и той же зародышевой плазмы. Т. е. генетическая связь между сомой и зародышевыми клетками в каждом организме есть связь не пространственная, а временная, не физиологическая, а историческая. Изменение сомы не может дать адекватного изменения зародышевых клеток потому, что между соматическими и половыми клетками нет непосредственной генетической связи.
Все это свидетельствует о том, что говорить о внешнем проявлении (фенотипе) организма, как о реализованном генотипе половых клеток, мы можем только в смысле связи во времени, но не в пространстве, т. е. исторически, но не физиологически. Генотип половых клеток никогда не реализуется в данном организме, он выявляется только в потомстве и то постольку, поскольку переходит в соматические клетки. Если бы генетическая связь между сомой и зародышевыми клетками действительно имела место, то мы должны были бы ожидать, что при пересадке одних частей какого-нибудь организма в другой сросшиеся части могут влиять на наследственное содержание ДРУГ друга. Но этого никогда не бывает. Когда черенок какого-нибудь фруктового дерева прививается к другому дереву, то признаки плодов привившейся ветки не изменяются от тесной связи с новым деревом и от несомненного физиологического воздействия с его стороны. То же самое относится и к трансплантациям у животных. Гаррисон сращивал части молодых, головастиков болотной и лесной лягушки. Эти головастики отличаются друг от друга как по цвету, так и по другим признакам.
Несмотря на несомненную физиологическую связь между сросшимися частями различных лягушек, каждая часть сохраняет все свои особенности вплоть до взрослого состояния. Нет никакого сомнения в том, что все части организма находятся в тесной анатомической, физиологической и т. п. связи между собою. Но рассматривая эти связи, мы стоим вне пределов генетики и находимся в области анатомии, физиологии и т. п. Подобные связи мы устанавливаем не только между половыми и соматическими клетками, но и между каждыми из них в отдельности, с любой частью, .любой тканью и органом животного и растения. По той напр. причине, что между легкими и сердцем имеется довольно тесная физиологическая связь ни кто не скажет, что от этой связи легкое может превращаться в сердце или наоборот сердце—в легкое. Между тем признания чего-то подобного требуется от нас, когда на основании физиологической связи между сомой и зародышевыми клетками хотят во что бы то ни стало установить и генетическую связь между ними.
Загрузка ...